{IF(user_region="ru/495"){ }} {IF(user_region="ru/499"){ }}


Екатерина Протопопова Клинический психолог. Руководитель проекта «Группы психологической поддержки» 29 мая 2019г.
Горе и другие кризисные состояния
Чем отличается кризисная ситуация от обычных трудностей, с которыми человек сталкивается ежедневно? Кто может поддержать человека в этот острый период и как это сделать? Как работает в этом плане психологическая помощь и почему именно групповая работа - наиболее эффективная?

Виктория Читлова:

Дорогие друзья, здравствуйте, с вами снова передача «Пси-лекторий» и я, ее ведущая, Виктория Читлова, врач-психиатр, психотерапевт. Сегодняшний наш эфир будет посвящен особенным состояниям, кризисным, и состоянию под названием горе. У меня сегодня в студии мои дорогие коллеги, клинические психологи. Ульяна Петецкая – руководитель проекта группы психологической поддержки, клинический психолог, EMDR-терапевт. И Екатерина Протопопова – тоже руководитель проекта группы психологической поддержки, клинический психолог, экстремальный психолог, EMDR-терапевт действующий член национальной ассоциации EMDR Russia. Здравствуйте, дорогие коллеги. Я очень рада, что вы пришли поделиться своими знаниями и опытом. Я бы хотела немножко анонсировать, о чем мы сегодня будем говорить: мы обсудим какие бывают кризисные ситуации, какие бывают кризисные состояния, какие состояния бывают нормальными и вписываются в нормальный ответ на какое-то травматическое событие, какие из них патологические, как все это выглядит, что делается. Для начала, дорогие зрители, мне бы хотелось познакомить вас с моими гостями, чтобы несколько слов о своей деятельности, своей специализации мои коллеги рассказали. Екатерина, расскажите о своей деятельности. Еще нас очень интересует что такое EMDR?

Екатерина Протопопова:

Я – клинический психолог, с недавних пор сооснователь проекта группа психологической поддержки. Этот проект существует около двух с половиной лет, также я около 10 лет экстремальный психолог и веду частное консультирование около 5-6 лет, также около 5-6 лет я могу называть себя EMDR-терапевтом. Вы спросили, что такое EMDR-терапия. В двух словах рассказать сложно, но в целом эта терапия предназначена для работы с травмой, хронической травмой, сложными состояниями, но сейчас это терапия, которая работает с большинством трудностей, с которыми сталкивается человек.

Виктория Читлова:

То есть это терапия, направленная на скорую помощь?

Екатерина Протопопова:

Эта терапия может быть направлена как на скорую помощь, так и на продолжительную помощь.

Виктория Читлова:

А в чем база, основа, методы, подходы?

Екатерина Протопопова:

Если попробовать очень кратко рассказать про этот метод, он предполагает, что существует система адаптивной переработки информации, которая помогает интегрировать опыт в автобиографическую память, к которой мы можем обращаться, то есть из настоящего смотреть в прошлое, но существуют некоторые ситуации, такие как аффективно заряженные, кризисные ситуации, которые сложно переработать быстро, или происходят некие сбои в этой системе адаптивной переработки информации, и тогда информация об опыте хранится изолированно, и прошлое существует в настоящем, то есть мы переживаем подобные ситуации.

Виктория Читлова:

То есть с этой травматической информацией работает эта методика?

Екатерина Протопопова:

Да.

Виктория Читлова:

Ульяна, у Вас есть опыт работы на телефоне доверия. Поделитесь, в чем особенности и плюсы такой работы?

Ульяна Петецкая:

Да, у меня есть такой опыт. Это была моя первая работа по профессии психолога, после того как я окончила ВУЗ. Я считаю, что это очень важная работа, так как психологи на телефонах доверия находятся на передовой. Это одна из первых экстренных возможностей для человека получить помощь. Ее можно получить практически в момент, как только с тобой что-то происходит или даже какая-то текущая ситуация. Это очень доступный вид помощи и весьма эффективный для таких экстренных ситуаций, когда человек понимает, что ему требуется поддержка, возможно, у него нет сил найти специалиста, но у него есть сила и возможность позвонить по телефону и получить какую-то помощь.

Виктория Читлова:

Вкратце, что входит в беседу, ведь это же всего один звонок, когда человек в кризисном состоянии обращается. Основные вехи обозначьте.

Ульяна Петецкая:

Первое, как и в любой работе психолога, это установление контакта, когда человек звонит, он уже готов получить помощь в большинстве случаев, но при этом все же он слышит просто голос, он не видит этого специалиста, ничего о нем не знает. И первая часть работы – это установить доверительный контакт, сделать так, чтобы человек тебе поверил, чтобы он доверился тебе, и тогда он сможет рассказать то, что его действительно беспокоит.

Виктория Читлова:

И Вы внутри первой же беседы модерируете так, что не положить трубку без помощи?

Ульяна Петецкая:

Да, психолог на телефоне доверия всегда стремится хоть как-то оказать помощь или поддержку. Человек может быть не готов, он может не знать, как себя вести с психологом, поэтому психолог задает определенный вопрос и определенным образом слушает, знает, как сделать так, чтобы у человека появилась возможность высказаться и рассказать о чем-то, что его действительно беспокоит.

Виктория Читлова:

Безусловно, это одна из тяжелых форм психологической помощи. Давайте перейдем к первому вопросу – какие бывают кризисные ситуации? Почему люди на что-то реагируют, на что-то нет?

Екатерина Протопопова:

Кризис в переводе с греческого – это поворот, то есть какие-то поворотные моменты. Кризисные ситуации – это ситуации, которые так или иначе меняют или воздействуют на многие сферы жизни человека, а иногда и тотально на все сферы жизни и которые заставляют так или иначе меняться, адаптироваться, подстраиваться к ситуации. Это экстремальные, техногенные, природные аварии, катастрофы, дорожно-транспортные происшествия, авиакатастрофы, ситуация утраты, потери близкого человека, развод, потеря работы, какое-то заболевание, то есть это очень обширное понятие, но ключ в нем, где мы изменяемся и адаптируемся к новым условиям и обстоятельствам.

яна Петецкая:

Это ситуация, где мы меняемся, но эта ситуация связана с тем, что мы вынуждены меняться. Это не то изменение, которое человек выбрал сам, эта ситуация ставит вот такие условия, когда ему нужно меняться самому, менять способы реагирования на какие-то стимулы окружающей среды, возможно, будут меняться его роли, возможно, ему придется научиться выполнять какие-то вещи, которые он раньше не умел выполнять, то есть могут быть затронуты совершенно разные сферы его жизни, иногда даже все сферы.

Виктория Читлова:

Пока мы говорим о ситуациях, невозможно не говорить о личности, которая реагирует, то есть для кого-то смерть питомца может быть значимым кризисным событием, что он может серьезно отреагировать так, что нужна специализированная помощь, а для кого-то утрата бизнеса может не стать стрессовым фактором. От чего это может зависеть?

Екатерина Протопопова:

Это зависит от разных факторов, их множество, если попробовать выделить основные, это наличие или отсутствие ресурсов или опоры человека.

Виктория Читлова:

Какие могут быть ресурсы?

Екатерина Протопопова:

Внутренние. Например, наличие каких-то качеств, которые позволяют преодолеть, характер или опыт, навыки. Наличие или отсутствие социальной поддержки, есть ли рядом кто-то, кто может выслушать или поддержать, или просто побыть рядом, или отвлечься, возраст тоже является немаловажным фактором, то есть мы знаем, что детский и пожилой возраст – это уязвимые прослойки.

Ульяна Петецкая:

Я бы сказала, что мы можем говорить еще о предыдущем опыте, который может быть как положительным фактором, так и отрицательным. Наличие большого количества тяжелых ситуаций, пережитых в прошлом, может сделать человека уязвимым, если их очень много, он не успевает справляться и переживать их, или же наоборот, благополучное проживание предыдущей кризисной ситуации может быть положительным опытом и может научить человека справляться с этим, дать возможность проверить свои силы.

Екатерина Протопопова:

Закончена ситуация или нет – это тоже фактор, например, в ситуации утраты, пропавший без вести родственник, это более тяжелая может быть ситуация.

Виктория Читлова:

То есть когда уже завершенная ситуация, нам к ней как к обстоятельствам нужно адаптироваться, и там может развиться какая-то реакция, а если эта ситуация продолжающаяся, например, продолжающиеся условия военных действий или пропажа человека, то тогда человек находится в хроническом серьезном стрессе. Почему я задала сейчас этот вопрос, потому что то, что мы дальше будем обсуждать серьезные состояния, они могут пугать наших зрителей, чтобы мы разобрались на берегу, что не всем угрожает подобное реагирование как то, что мы сейчас будем озвучивать. Какие бывают кризисные состояния?

Екатерина Протопопова:

Состояния могут быть разные, но важно сказать в самом начале: в острой фазе есть реакция «бей-беги» и «замри-умри», и от того, какую реакцию выбрала наша психика, зависит наше кризисное состояние. Например, это могут быть такие пары по вектору гиперактивации, где много агрессии, например, интенсивный страх переживается, и это сильно истощает.

Виктория Читлова:

Это из разряда «бей»?

Екатерина Протопопова:

Да, «бей – беги», интенсивный страх, это может быть похоже на панику, двигательное возбуждение, ажитации. И по вектору гипоактивации, это «замри – умри», это состояние апатии, ступора.

Виктория Читлова:

Я занималась травматическими переживаниями у пациентов в рамках научных изысканий, и они говорили: «Я не помню несколько минут после того, как мне позвонили и сказали, что мамы или папы не стало». Это про то, о чем мы сейчас говорим.

Екатерина Протопопова:

Скорее, Вы описываете диссоциативную реакцию, в данном контексте это для защиты психики, чтобы она постепенно принимала эту информацию. И действительно мы часто слышим такие фразы, что это как будто бы не со мной, как будто бы я смотрю кино, кажется, будто я смотрю со стороны или себя вижу со стороны.

Виктория Читлова:

Если я верно понимаю, все равно надо разграничивать реакцию, «замри» и диссоциация – это немножко разные категории?

Екатерина Протопопова:

Да.

Виктория Читлова:

Мы сейчас говорим о начале, как человек реагирует на первых порах. Что дальше происходит?

Екатерина Протопопова:

Можно сказать, что дальше бывает по-разному. Сейчас сложно даже описать все, как может быть. Человек может иметь похожие симптомы, как при депрессии, или начало развития тревожных состояний, фобических реакций, также человек может столкнуться с так называемыми флешбеками, если это про травматические ситуации идет речь, это когда человек переживает травматический опыт в настоящем.

Виктория Читлова:

Когда картинки из прошлого всплывают императивно, интрузивно, против воли человека в его сознании, то есть он идет по улице, есть какой-то триггер, похожее человек-лицо, бывает без триггера, очень часто у людей, переживших утрату, бывает, что человек на улице распознается как тот, которого утратил, и накатывает волна ужаса, вспыхивает реакция миндалины, и все эти картинки, страхи, сцены смерти могут всплыть в памяти. Очень частый симптом среди пациентов с посттравматическим стрессовым расстройством. Оно встречается не только у комбатантов, и вообще у любых людей может развиться, кто пережил серьезное потрясение. Мне бы хотелось обсудить, что происходит с человеком на психобиологическом уровне, когда пережил воздействие травматического фактора, и что с памятью происходит, с переработкой информации.

Екатерина Протопопова:

Прямое воздействие травматического опыта, условно будем называть его так, потому что не для каждого этот опыт будет травмой, активизируется симпатическая нервная система, миндалины и наша нервная система выбирает по какому типу реакции мы реагируем. Это зависит от внешних обстоятельств, насколько велика угроза, и насколько я могу сопротивляться этой угрозе, и от предыдущего нашего опыта, то есть, возможно, есть какой-то уже привычный репертуар, например, я в ситуации опасности замираю в связи с прошлым опытом или моей особенностью нервной системы.

Виктория Читлова:

Застыл и все.

Екатерина Протопопова:

И не могу ничего сделать, ничего сказать, никак защитить себя. Когда активируется симпатическая нервная система, учащается сердцебиение, повышается давление, угнетаются некоторые сферы, которые в данный момент не нужны для выживания.

Виктория Читлова:

Желудочно-кишечный тракт.

Екатерина Протопопова:

Мочеполовая система, то, что явно не нужно в момент опасности. Если эта реакция по принципу «замри – умри», то это активация парасимпатической нервной системы. Сейчас достаточную популярность набирает поливагальная теория Порджеса, где он говорит, что парасимпатическая нервная система эволюционировала, и нам уже не выгодно реагировать «замри – умри», потому что это для ящеров было нормально, и вообще пагубное влияние имеет. Система коммуникации может быть очень целебна для нас, и это то, что позволяет реагировать на уровне коры и на уровне ствола головного мозга. Соответственно, если вокруг нас есть социальная поддержка, вообще поддержка, то мы более эффективно реагируем и справляемся с различными травматическими ситуациями, а если ее нет, то тогда мы можем избирать вот этот репертуар, который для нас не самый эффективный.

Виктория Читлова:

У меня была стажировка в Оксфорде, там одна из лекций была посвящена тому, как можно лечить людей от стрессовых расстройств. И на тот момент, это был 2016 год, очень популярна была окситоциновая теория, что до того, как человек заснет, ему нужно ввести окситоцин, депревировать его от сна, чтобы он не спал долгое время, пока с ним идет в сомнамбулическом состоянии психологическая работа, вот это принятие, социализация, возможность ощутить перспективу, что после травмы что-то есть, только после этого он шел спать. Я, к сожалению, не очень проследила, что сейчас с этой гипотезой, по-моему, она не подтвердилась, что женщина после родов благополучно забывает все мучения, которые она перенесла во время акта рождения нового человека за счет того, что очень массивное поступление окситоцина в кровь, и это отражается на долговременной памяти, то есть размывает негативный опыт. Что Вы на этот счет скажете?

Екатерина Протопопова:

Я не знаю, не случилось столкнуться с этой идеей, но сейчас мне кажется, что это может быть не совсем уместно, потому что я не знаю, что значит забывает, то есть, возможно, она смягчает.

Виктория Читлова:

Смягчается восприятие этой экспозиции, то есть она мягче становится. Она помнит события, но не помнит, как это было тягостно.

Екатерина Протопопова:

Интересно, помнит ли она это на уровне тела.

Виктория Читлова:

Давайте поговорим о проработке памяти.

Екатерина Протопопова:

Если к Вашему предыдущему эксперименту, я считаю, что сон – это вообще ключ к успешной адаптации к кризисной ситуации.

Виктория Читлова:

То есть надо сразу всех спать положить?

Ульяна Петецкая:

Спать важно, поскольку происходит физиологическое восстановление организма.

Виктория Читлова:

Полезно ли сразу человеку, перенесшему трудное событие, поскорее лечь спать?

Ульяна Петецкая:

Я не уверена, что это всегда возможно, но я понимаю, что ему будет однозначно тяжелее справляться, если он не будет спать. Такое часто тоже бывает – человеку трудно заснуть, человеку не хочется засыпать, и тогда он будет просто истощен, у него не будет ресурсов и возможностей справляться с тем, что продолжает происходить, и с тем, что уже произошло в его опыте.

Екатерина Протопопова:

Нарушение сна – это как раз тот звоночек для нас, где нужна дополнительная помощь или большее внимание этому человеку, потому что когда человек мало спит и не высыпается, или недостаточно спит, то это тот фактор, который может отягощать состояние человека.

Виктория Читлова:

Но непосредственно вокруг сна Ваша работа не строится?

Екатерина Протопопова:

Вокруг сна не строится, мы можем только рекомендовать родственникам, если у нас есть контакты, или самому человеку, который столкнулся с травматическим опытом, следить за тем, как он спит, и спать достаточно, и не по два часа, а какое-то продолжительное количество времени.

Виктория Читлова:

Давайте мы на горе внимание обратим, потому что горе – это особенное состояние, к горю мы относим реакцию после смерти близкого человека. Как горе выглядит?

Ульяна Петецкая:

В первую очередь, горе, горевание – это процесс, который имеет свое начало.

Виктория Читлова:

То есть это не состояние?

Ульяна Петецкая:

Можно говорить, как о состоянии, но когда я говорю про то, что это процесс, я имею ввиду, что там есть некоторое развитие и что оно проходит какие-то определенные этапы.

Виктория Читлова:

Но большинство людей, которые интересуются психологией, эти этапы знают. Мы можем их озвучить.

Ульяна Петецкая:

Первый этап – это отрицание. На этом этапе человек может просто не верить в то, что произошло, не хотеть верить в это, и это нормальная реакция, поскольку это защитная реакция организма. Это слишком тяжелое событие для того, чтобы так сразу принять его, нужно какое-то время, чтобы человек смог адаптироваться, подготовиться к этому. Следующий этап – это гнев, тот этап, на котором человек может испытывать очень сильные негативные чувства как по отношению к умершему, так и по отношению к себе и несправедливости происходящего.

Виктория Читлова:

А почему к умершему? Давайте мы обсудим, потому что звучит на первый взгляд или слух странно.

Ульяна Петецкая:

Человек может злиться на то, что его покинули. Он может обвинять умершего в том, что тот что-то делал неправильно, не следил за своим здоровьем, был недостаточно осторожен, совершенно разные могут быть варианты гнева как на умершего, так и на себя. Но важно помнить, что это нормальные чувства, это не означает, что человек как-то неверно относится к своему близкому, это то, что он проживает. Третий этап – торг, когда человек пытается давать обещания, когда я говорю «говорить», он может не говорить, он может просто думать, переживать, для того чтобы умерший вернулся к нему, может быть готов на все, что угодно. Следующий этап – депрессия, это не та депрессия, с которой люди попадают в психиатрическую больницу. Это грусть, подавленное состояние.

Виктория Читлова:

Тогда что происходит в голове у человека? То есть он потихоньку перерабатывает уже эту информацию?

Ульяна Петецкая:

Он потихоньку начинаешь понимать, что это произошло, и ему действительно очень грустно от того, что больше нет близкого человека рядом с ним. Последний этап – это принятие, когда человек уже полностью осознает, что близкий ушел. И уже может более продуктивно выстраивать свою дальнейшую жизнь.

Виктория Читлова:

Его внимание становится более открытым, начинает восстанавливать социальные связи либо искать здоровую замену, чтобы дальше существовать.

Ульяна Петецкая:

Можно сказать здоровую замену или нормальный способ жизни без умершего.

Екатерина Протопопова:

Или еще можно так сказать, что он учится выстраивать отношения с умершим на психологическом уровне. Там, где он может вспоминать его, обращаться к его опыту.

Виктория Читлова:

Это мы говорим о здоровом стечении?

Екатерина Протопопова:

Да, это как раз на стадии принятия. Может быть, не совсем корректно говорить «заменить», потому что есть кто-то, кого мы не можем заменить.

Виктория Читлова:

В смысле адаптироваться. Если, цинично выражаясь, функции были за тем человеком, которого не стало, то этот человек, допустим, женщина – вдова, заботилась о муже, ей теперь нужно о ком-то заботиться, она находит худо-бедно вариант, как реализовать потребность. Я со стороны биологии немножко хотела сказать, потому что когда мы утрачиваем значимого человека, во-первых, когда мы общаемся, и у нас развиваются отношения, формируется образ человека, он буквально прописывается у нас голове, и масса нейронов обслуживает взаимоотношения с ним, образ этого человека, и когда его не становится, это может быть болезненным для психики. Даже есть томографические исследования, функциональное МРТ, где показано, что человек может чувствовать болезненные ощущения, а психика испытывать нечто подобное, как если бы у организма ногу отрезали, наверняка слышали или читали такие статьи. Действительно, это очень травматично, и сейчас люди, которые осведомлены и вступают все-таки в отношения и продолжают жить полноценно, знают, что есть такие риски, что человека может не быть рядом. Эта информация никоим образом не должна вас ограничить от здорового общения, нам нужны дорогие люди. Так происходит горевание. Сколько это времени занимает, этот процесс адаптации, все этапы?

Ульяна Петецкая:

Это индивидуально.

Виктория Читлова:

Есть представление о норме?

Ульяна Петецкая:

Есть расхожее представление о том, что это год, что если год длится горевание, то можно не беспокоиться, если больше, то нужно беспокоиться. Я не могу согласиться, что все так просто, мне бы тоже хотелось знать какую-то конкретную цифру. Я склоняюсь к тому, что это действительно очень индивидуально и зависит от разных факторов.

Екатерина Протопопова:

Мне кажется, это очень важно, не устанавливать эти границы год-два или даже пять, потому что это накладывает некую стигму. Мы часто можем слышать, что близкие говорят: «Уже год прошел, почему ты до сих пор переживаешь?» Конечно, это некорректно, это причиняет боль человеку, который переживает горе, и поэтому мы призываем к тому, что сколько нужно этому процессу быть, столько и нужно.

Ульяна Петецкая:

Горе может длиться по-разному, но важно замечать за собой, замечать за своим близким, есть ли какая-то динамика, есть ли изменение состояния, есть ли хотя бы минимальное улучшение, меняется ли как-то состояние человека, его способность взаимодействовать с окружающим миром, со средой, потому что если горе остановится на каком-то этапе, то это может перерасти в патологический процесс, и тогда мы не можем говорить о том, что сколько угодно, и все нормально.

Виктория Читлова:

В клинической практике мы реально наблюдали, что если процесс на каком-то этапе прекращается, то у человека дальше развивается патологическая реакция, и там и психологи работают, и психиатры. Приведу клинический пример – пациентка-вдова, которая перенесла смерть супруга лет 5 назад, у нее все ритуализировано вокруг его образа, у нее есть диссоциативный компонент, двойная реальность. Представьте себе – в социуме она позиционирует себя как вдова, то есть транслирует, что она понимает, что супруга нет. Когда она возвращается домой, она готовит ужин на двоих и реально прислушивается к замочной скважине, а не повернется ли в ней ключ и не придет ли муж с работы, и у нее еще была интересная вещь, это называется двойной диагноз психиатрии, когда во время годовщин – дни рождения, дни смерти – у нее развивалась уже депрессивная симптоматика по структуре синдрома.

Или еще бывают элементы горя у пациентов, узнавших, что у них онкология. Вот у этой категории двойных восприятий самого себя и реальности очень много, и очень часто встречаются такие случаи, например, человек узнал, что у него онкология лет 5 назад, благополучно это забыл. Онкология перерастает уже в поздние стадии, пока она ему жизнь не портит. И вот уже дает реакцию, когда флешбек у него приходит, осознание, и развивается вот та самая реакция с этапами. Встречали ли Вы отставленную реакцию на травму?

Екатерина Протопопова:

Не встречала, как второй случай, но первый – это достаточно распространенная реакция, где человек застрял на этапе торгов, где и стадия отрицания возможна. Говоря о стадиях, важно сказать, что они не идут одна за одной, они чаще всего смешанные, комбинированные, где по каким-то причинам человек не смог принять и вообще осознать утрату или потерю чего-то, и тогда мы часто встречаем такие ситуации, когда остаются нетронутые комнаты близких людей, или вообще культ умерших, это самое популярное, что в моей практике встречается.

Виктория Читлова:

Еще бывает посттравматическое стрессовое расстройство, острая реакция горя, хроническое горе, острая стрессовая реакция, реакция адаптации, это варианты, которыми люди могут реагировать на стресс. Но давайте разбирать, что с этим делать, какие варианты помощи есть и что максимально эффективно.

Ульяна Петецкая:

Помощь может быть профессиональная и непрофессиональная. К непрофессиональной помощи относится поддержка близких людей, это часто бывают родственники, знакомые, самые близкие люди, или когда с человеком что-то случается внезапно, предлагают ему помощь те люди, которые либо столкнулись с такой же ситуацией, либо сопереживают ему и готовы помочь, то есть иногда это могут быть не самые близкие люди. Также к непрофессиональной помощи можно относить различные форумы в интернете, где человек тоже может получить поддержку.

Если говорить о профессиональной помощи, то я снова скажу о телефонах доверия, которые могут быть самым первым эшелоном помощи. Человек может обратиться и не только получить поддержку, но и рекомендации о том, какую еще помощь он может получить от профессионалов. И, конечно же, индивидуальные консультации с психологом, групповая работа: психотерапевтические группы, группы поддержки, которые часто специализируются на конкретных ситуациях, с которыми трудно справиться человеку, и медицинская помощь при необходимости.

Виктория Читлова:

Давайте немного поговорим про группы поддержки. Насколько эффективны и почему вы считаете это терапией выбора?

Екатерина Протопопова:

Группы поддержки достаточно популярны и давно развиты в Америке, в Европе, существует масса исследований, доказывающих их эффективность, особенно при таких состояниях, как процесс горевания, часто человеку нужна длительная поддержка. В России нет таких исследований, мы сейчас работаем с Ульяной над тем, чтобы они были.

Виктория Читлова:

А группы есть?

Екатерина Протопопова:

Да, группы есть, их сейчас пока мало. Мы надеемся, что это будет развиваться, и мы видим их эффект, слышим об этом эффекте, что это действительно может быть опорой для человека и поддержкой, которая часто отсутствует в жизни, потому что такие темы, как суицид близкого человека табуированы у нас, и человек сталкивается с большим количеством обвинений, не может свободно говорить о том, что с ним происходит. Группа поддержки – это то пространство, где он может безопасно, свободно говорить об этом.

Виктория Читлова:

Это мы говорим про родственников.

Екатерина Протопопова:

Вообще про людей, чьи близкие совершили суицид. Это необязательно могут быть только родственники, могут быть молодые люди, друзья, коллеги, кто угодно. Нам кажется, что это эффективно.

Виктория Читлова:

Как выглядит работа в группе?

Ульяна Петецкая:

У нас есть определенная структура группы, которая существует для того, чтобы группа оставалась безопасной, чтобы человек мог спокойно выражать свои чувства, мысли, не опасаясь того, что его оценят и осудят. У группы есть ведущие, это мы с Екатериной, наши коллеги. Это профессиональные психологи, и наша задача – модерировать процессы в группе, для того чтобы у человека была возможность высказаться, получить обратную связь.

Виктория Читлова:

Вот эта связь и есть терапия?

Екатерина Протопопова:

Да. Здесь нужно пояснить, что это не психотерапевтическая группа, все-таки в этом есть разница, это именно работа участников, которые являются сами экспертами в том, что с ними происходит. То есть у нас цель не получить какие-то личностные изменения, а получить возможность прожить кризисную ситуацию, с которой человек столкнулся, и получить опыт других людей, поделиться своим опытом.

Виктория Читлова:

Дорогие коллеги, наш эфир завершается, основное мы обсудили. Как вас найти, чтобы наши зрители ориентировались?

Екатерина Протопопова:

У нас есть сайт psy.group, там можно связаться с администратором нашего проекта или с нами лично. Почитать немного о горе. Заходите, читайте, задавайте вопросы.

Виктория Читлова:

Дорогие коллеги, спасибо большое, что вы вместе попытались осветить эту непростую тему. Я желаю успехов в вашем деле, процветания, развития, чтобы группы умножались и ваши последователи тоже, и чтобы наши дорогие зрители и население было более здоровым.

Екатерина Протопопова:

Спасибо, Мы тоже очень в это верим и надеемся.

Ульяна Петецкая:

Мы будем стараться работать над этим.

Виктория Читлова:

Дорогие друзья, до новых встреч, всего доброго.