{IF(user_region="ru/495"){ }} {IF(user_region="ru/499"){ }}


Роман Виктюк Советский, российский и украинский театральный режиссёр, художественный руководитель Театра Романа Виктюка. Народный артист Российской Федерации, Народный артист Украины 27 марта 2019г.
О Театре с Романом Виктюком
"Не будьте естественны, – говорил он актерам. – На сцене не место этому. Здесь все – притворство. Но извольте казаться естественными" Сомерсет Моэм. Театр.

Михаил Довженко:

Добрый день, дорогие наши радиослушатели, в эфире программа «Короткие волны» и ее ведущие Басиния Шульман…

Басиния Шульман:

…и Михаил Довженко.

Михаил Довженко:

Сегодня День театра. Поздравляем вас с этим замечательным праздником, и сегодня у нас в гостях человек, который олицетворяет этот театр. Театр, как явление, и человек, с которым нам с ведущей Басинией Шульман посчастливилось творить вместе. Бася, представляй нашего сегодняшнего гостя.

Басиния Шульман:

Здравствуйте, дорогой, любимый Роман Григорьевич. Спасибо большое, что Вы к нам сегодня пришли. Мы Вас поздравляем от всей души с праздником, и действительно, Вы и театр – это тождественные значения. Я Вас знаю по работе на сцене, я знаю Ваши спектакли, но так много информации, конечно, не имела до этих дней. И вот прочла: больше 200 спектаклей поставлено и в России, и за рубежом, и очень хотелось бы начать наше интервью с Вашего признания в любви к театру. Судя по всему, Вы его любите.

Михаил Довженко:

Судя по всему, это взаимно.

Роман Виктюк:

Здание, которое в Сокольниках, получить было сложно. Мы въехали в это здание, окна были кирпичами забиты. У архитектора этот дом назывался Дом Света. Он 20 лет просил эти кирпичи убрать. Нет. Последний был мэр, который сейчас в Лондоне, он говорил такими словами на букву «Б» даже: «Все для тебя», – и исчез. Никакого ремонта. Сквозняки, вода течет, снег, а мы репетируем. Девять лет подряд. И вот новый мэр. Я сразу пошел к нему, а я живу на Тверской, напротив, где он руководит. Я пришел, позвонил снизу, и он сразу сказал: «Я Вас жду». А мне нужно здание, мне нужны квартиры артистам. Я начинаю с квартир, говорю: «У меня есть очень хороший знакомый, у него деньги, он просит землю, он построит дом, 17 квартир моим артистам, остальное Вам». Мэр говорит: «Это капитализм, я так не могу». Он отвернулся, потом паузу я выдержал и говорю: «А что Вы можете?» И поворачиваю голову. Он поворачивается и без паузы говорит: «Могу». – «Сколько?» – «Сколько надо?» – «17». – «Нет, 19». – «Спасибо. А теперь ремонт». – «Все в порядке».

Михаил Довженко:

Слушайте, это самое удивительное признание в любви к театру, которое я слышал. Вот сейчас у нас на столе лежат книги Ваших воспоминаний, они так и называются: Роман Виктюк «Небо. Часть первая» и Роман Виктюк «Небо. Часть вторая». Вы сейчас описывали свой разговор с мэром. Легкими мазками Вы сейчас указали на жесты, движения свои, его. У меня было ощущение, что Вы сейчас рассказываете очередную свою постановку.

Роман Виктюк:

Я такое придумать не могу.

Михаил Довженко:

Про Вас говорят, что Вы точно знаете до мельчайшего полужеста, полудвижения заранее за своих актеров?

Роман Виктюк:

А как же.

Михаил Довженко:

И вот здесь у меня было такое ощущение, что Вы этот разговор точно так же разложили по мизансценам.

Роман Виктюк:

Нет, потому что я запрограммировал и неожиданности, а их не было.

Михаил Довженко:

Когда у Вас появилось это ощущение того, что Вы точно знаете, что хотите, и каждый пункт Вы уже видите в голове, как в Вас это приходит? Это во сне приходит? Что за система?

Роман Виктюк:

Ни так, ни так. В музыке.

Михаил Довженко:

То есть ноги растут из музыки все равно?

Роман Виктюк:

Все.

Михаил Довженко:

Да Вы что.

Роман Виктюк:

Если не будет ритма музыки, мелодии музыки, ничего не будет дальше.

Михаил Довженко:

Слушайте, бальзам на душу.

Басиния Шульман:

Можно я расскажу историю нашу с Вами, как мы готовили к постановке спектакль «Нежность». Мне довелось работать с Вами на одной сцене, это для меня огромная честь.

Роман Виктюк:

Ты замечательно играла.

Басиния Шульман:

Опыт и моя большая радость. Я Вас безумно люблю за эти репетиции, за эту постановку, она до сих пор идет по всем странам мира. Уже пять лет прошло, как мы ее поставили. Востребована и восхищение вызывает у всех. Так вот, я хочу рассказать историю, Миша, может быть, тоже не знает ее. Как мы готовили с Вами этот спектакль у меня дома.

Роман Виктюк:

Было.

Басиния Шульман:

Перво-наперво, была встреча нашей творческой группы для того, чтобы я Вам поиграла музыку…

Михаил Довженко:

Нет, ты сначала расскажи про райдер. Про картошку со шкварками.

Басиния Шульман:

Хорошо, расскажу эту бытовую смешную историю, как Роман Григорьевич перед тем, как ко мне приехать домой, сказал: «А картошка будет жареная со шкварками?» Я говорю: «Так как я из Ростова-на-Дону, то я умею жарить картошку со шкварками». Как выяснилось, не очень. Он сказал: «Разве это шкварки?» В общем, обругал меня, но дело не в этом, а дело в подборе музыки. Я уже, подготовившись к нашей встрече, подобрала всякие разные произведения. Мы читали, и я играла. Я с гордостью помню то, что Вы ничего не поменяли в моем подборе. И сказали в конце одну фразу: «Вот сволочь, как хорошо она подобрала музыку к моему спектаклю». Это для меня прямо бальзам.

Роман Виктюк:

Это нельзя умом проложить.

Михаил Довженко:

То есть спектакль у Вас в первую очередь звучит как музыка?

Роман Виктюк:

Конечно. От «А» до «Я».

Михаил Довженко:

И вот эта история, которая рассказана во всех интервью, в мемуарах, о том, что цыганка Вам нагадала быть дирижером, и, видимо, она не знала, как Вы говорите слово «режиссер».

Роман Виктюк:

Но она со слезами смотрела на меня и говорила: «Дирижер».

Михаил Довженко:

Сколько лет Вам было? Меньше 15?

Роман Виктюк:

Меньше.

Басиния Шульман:

Ну, дирижер и режиссер – это приблизительно одно и то же.

Михаил Довженко:

Смотря с какого языка переводить.

Басиния Шульман:

Вы же не умели играть ни на одном инструменте.

Роман Виктюк:

Самое интересное, что мама, когда мне было 7 месяцев, пошла во Львове в оперу на третий балкон и началась увертюра Верди. И мама говорит: «Начинается пьяно, разворачивается тема, потом форте, и я начинаю биться». Я так хотел в эту жизнь, я хотел к этой энергии, которая была заложена Верди в оперу «Травиата». А начинается с простого «бум». И дальше – форте, и у меня – форте, и мама убегает домой. Она идет в следующий раз – еще не начиналось ничего, а я уже в ритме.

Михаил Довженко:

Вы знаете, мне сейчас это напоминает диалог из фильма «Тот самый Мюнхгаузен», когда его спрашивают: «Помнишь себя, когда тебе был месяц?» – «Помню». – «А помнишь за месяц до рождения?» – «Помню». Примерно так сейчас Вы рассказываете свою жизнь.

Роман Виктюк:

Я это не помню. Когда я пришел в Италии на кладбище к Верди, я ему все рассказал.

Михаил Довженко:

Хочется спросить – был ли какой-то ответ?

Роман Виктюк:

Он молчал. Единственное, я понял, что никогда не надо ставить «Травиату».

Басиния Шульман:

Вы не будете ставить «Травиату»?

Роман Виктюк:

Нет.

Михаил Довженко:

В этой книге написано, что Вы сказали как-то, что Вы поставите «Травиату» в качестве своего последнего спектакля.

Роман Виктюк:

Правильно. Будет…

Михаил Довженко:

Начало и финал. Вы так красиво говорили про Вашу «Нежность». У нас есть заготовленный ролик Вашего спектакля «Нежность».

Фрагмент спектакля

Басиния Шульман:

К разговору о ГИТИСе. Интереснейшая история, как Вы, не умея играть ни на одном музыкальном инструменте, научились все-таки. Да так научились, что ой.

Роман Виктюк:

Просто цыганка сказала, что я буду дирижером, и я в это поверил. В ГИТИС после школы я поступил, слышу, наверху кто-то играет, кто-то поет. Узкий коридор, три кабинки, три маленьких зала, и оттуда входят счастливые люди. Я встал на их место, стою, теперь мимо меня проходят. Женщина за инструментом каждый раз на меня смотрела и не понимала, что ребенок хочет. Не выдержала и сказала: «Мальчик, заходи немедленно». Я вошел. «Что ты хочешь?» Я говорю: «Играть хочу». «Ты учился?» «Нет». «А что?» «Цыганка мне так сказала». За инструментом была тетя великого дирижера Большого театра, он недавно умер. И я вошел, как человек, которого надо вовлечь в мир музыки. Это был Геннадий Николаевич Рождественский и его тетя Галина Петровна Рождественская. Она меня обожала, я мог играть с нею часами. Я ей говорил: «У нас с Вами есть, Галина Петровна, одно только время – 8 утра». 10 вечера – я буду. Все. Я нот не знал. Откуда? Я петь не умел.

Басиния Шульман:

А слух музыкальный был?

Роман Виктюк:

Она говорила, что да. Она так на меня смотрела, что я слышал. Она это безумие укладывала в какие-то рамки. И вот она умерла, в новой опере напротив репетиционного зала, дом, в котором жил Рождественский, она и ее сестра. Ничего не изменилось с тех пор, та же форточка. Все. Я так играл и пел форте, темпо. Звонки Галине Петровне, она говорит: «Что такое?» – «Можно, чтобы он тише пел?» – «Нет, вы будете жалеть об этом», и бросала трубку. И они опять: «Галина Петровна, ну немножко тише».

Басиния Шульман:

Так вот у Вас откуда пошло – тише.

Роман Виктюк:

И вот я ставлю в этой новой опере оперу и артистам говорю: «Сегодня мы пойдем в тот зал, где виден дом Большого театра». – «А что?» – «Я там был, эта комната вроде моя». Геннадий Николаевич в Париже, жена его там, только живет ее мама. Подходим к окошку, и я прошу петь тенора, глядя туда. Я говорю: «Только любя этого человека, который там по-твоему есть». Сейчас он поет по всей Европе. Форточка медленно открывается, никто не подошел. Потом медленно возвращается на место. Артист в слезах: «Вы это придумали?» Я говорю: «Нет, это Галина Петровна».

Михаил Довженко:

Есть такой фильм «Доживем до понедельника». Там есть такая фраза – счастье, это когда тебя понимают. Вот у Вас всегда происходит понимание с актерами, с которыми Вы работаете?

Роман Виктюк:

Да. Я же не буквами разговариваю, а энергией. До того, как уже начинаем заниматься делом, уже все на них. Они сами хотят этого.

Михаил Довженко:

Есть еще один эпизод Вашей жизни – про понимание. Вы описываете, как Вы встречались с Папой Римским. И сказали, что Вы поняли друг друга, и он благословил Вас на постановку его пьесы.

Роман Виктюк:

Да. Он написал пьесу о Христе. Это было в соборе.

Михаил Довженко:

Иоан Павел II, мы о нем говорим сейчас.

Роман Виктюк:

Я пришел, договорились с ним, что он благословит меня поставить его пьесу, которую он написал в Италии, о жизни Христа. Я ему медленно говорю: «Называю опера», – он буквально светится. Смотрит на меня, молчит, я только произнес: «Да или нет? Можно?» Он берет мою руку, целует, и теперь я понимаю – нельзя никаких продажностей, ничего. А аура энергии от него идет вокруг меня.

Михаил Довженко:

И это произошло из-за того, что Вы друг друга поняли?

Роман Виктюк:

Да. Он меня своей энергией просветил, обнажил, соединил с верхом.

Басиния Шульман:

Раз уж мы говорим об обмене энергией, Вы говорите на трех языках – украинский, польский и русский. То есть Вы не знаете английского языка?

Роман Виктюк:

Нет.

Басиния Шульман:

Но Вы ставили постановки.

Роман Виктюк:

Да. Они меня понимали.

Басиния Шульман:

Там была смешная история, что Вы только одно слово знали children. «Children, успокойтесь». Это к вопросу о взаимопонимании.

Роман Виктюк:

Я ездил в Италию, 17 лет там ставил. И уже последний раз я уезжаю, они мне звонят и кричат: «Все, все, бл…». Я говорю: «Тихо, тихо», – а они: «Бл...».

Михаил Довженко:

Я слышал, что у Вас есть еще собственный язык эвфемизмов, и можно словарь составлять.

Роман Виктюк:

Ну а как же.

Басиния Шульман:

Я знаю – манюрка, чичирка.

Михаил Довженко:

Так, рассказывайте.

Роман Виктюк:

Это детали. Женская деталь – манюрочка, мужская – чичирка.

Михаил Довженко:

Вот это Ваши англоязычные подопечные выучили?

Роман Виктюк:

Они только на этом языке и разговаривали.

Басиния Шульман:

Роман Григорьевич, скажите мне, пожалуйста, о понимании, я читала, что Вы очень точно сказали, что уже в 21 веке самая большая культурная проблема – это то, что безграмотность победила. Сейчас мы с Вами перед эфиром говорили, Вы сказали, у нас аншлаги, у нас очень много народа в зале.

Михаил Довженко:

Нет, переаншлаги.

Басиния Шульман:

Переаншлаги. Народа очень много, они понимают Ваше искусство. Довольны ли Вы сегодняшней публикой в зале? Как Вы ее оцениваете?

Роман Виктюк:

Те, которые наделены свыше интеллектом, когда им нужна музыка, они идут и моментально приводят с собой таких же ребят, и это потрясающе. Например, мы играем спектакль о Нуриеве. Я его знал и с ним репетировал даже. Пленки, которые идут у нас, которых нет ни у кого. И они приходят ради того, чтобы ритм его существования, а он постоянно был в невероятном всплеске всего организма. Они стоят, плачут и не уходят, после этого я к ним выхожу, не уходят.

Басиния Шульман:

Это очень приятно слышать, у нас меняется аудитория.

Роман Виктюк:

Резко меняется. И потом они приводят своих бабушек, мам.

Басиния Шульман:

А расскажите про вещие сны.

Михаил Довженко:

Какой интересный переход.

Басиния Шульман:

Ну такой резкий, я вот поняла, что нужно про сны спросить, мне кажется интересно.

Роман Виктюк:

Без этого не может быть театра. Это есть сон, который ты когда-то видел или видишь.

Михаил Довженко:

То есть Ваши спектакли – это Ваши сны?

Роман Виктюк:

Сны не мои, а сны, которые присылаются оттуда.

Михаил Довженко:

А Вы как проводник этой информации?

Роман Виктюк:

Я не могу так сказать.

Михаил Довженко:

Про Моцарта говорили, что он проводник своей музыки.

Роман Виктюк:

Не знаю, может быть. Я просто знаю единственное, что там, над Землей, над Солнцем, есть черная энергия. Та, которая движет всемирным, материальным миром. В начале 1913 года эта энергия, а у нее есть такая способность будоражить людей, и тогда на Земле начинается победа музыки. 1913-й год – это вспышка поэзии: и Марина, и Ахматова, и Гумилев. И это было до середины того года. Потом энергия ушла, и то, что осталось на хвосте этой энергии, это уже мы, но открытий нет.

Михаил Довженко:

Давайте к материальной культуре.

Роман Виктюк:

А это все материальная культура.

Михаил Довженко:

Вы как всегда прекрасно выглядите. Мне кажется, что Ваш внешний облик неразрывно связан с Вашим творчеством. Вернувшись к Вашим мемуарам, Вы как-то написали, что две вещи для Вас одинаково важны – это одежда и книги.

Роман Виктюк:

Да.

Михаил Довженко:

Например, к Вам приходят студенты и часто забирают и не возвращают книжки, и пусть даже оставляют себе на память, то с некоторыми элементами одежды Вы расстаться категорически не готовы, например, вот с этим перстнем.

Роман Виктюк:

Конечно.

Михаил Довженко:

Расскажите о нем.

Роман Виктюк:

Этот перстень принадлежал великому модельеру, итальянцу. Знаешь его?

Михаил Довженко:

Я догадываюсь, что это Версаче.

Роман Виктюк:

Версаче. Он был здесь на гастролях с Бежаром, с парижским балетом.

Михаил Довженко:

Как Вы их всех перемешали в своем образе.

Роман Виктюк:

И в конце спектакля он выходил на авансцену. Это не было согласовано с хореографом.

Михаил Довженко:

Это какой год был?

Роман Виктюк:

Ай, не помню уже год. Он выходил, протягивал руку, как пистолет, и делал «бах». Он приехал в Америку и в этом городе у моря его убили. Я пришел на эту лестницу, вошел в дом с этим перстнем, стоял, меня никто не выгнал, не спросил, что мне надо, я ушел.

Михаил Довженко:

То есть в свое время он Вам его подарил?

Роман Виктюк:

Да. В тот день после спектакля. В том, как он смотрел, было все.

Михаил Довженко:

Есть такое ощущение, что зачастую одежда либо внешний облик является продолжением образа человека, и он так закрывает пространство вокруг себя, либо есть ощущение, что это некоторый панцирь, который может быть вокруг.

Роман Виктюк:

Свет, крой, искусство. Вот этот пиджак Дольче Габбана.

Басиния Шульман:

Я думаю, что еще красота важна.

Михаил Довженко:

То есть ни в коем случае не панцирь?

Роман Виктюк:

Боже упаси.

Михаил Довженко:

Вы наоборот, делитесь с людьми своим мироощущением.

Роман Виктюк:

А как же.

Басиния Шульман:

Делимся красотой. Мы не можем не упомянуть сегодня о нашем любимом спектакле «Служанки».

Роман Виктюк:

Этому спектаклю 30 лет.

Фрагмент спектакля «Служанки»

Басиния Шульман:

Сколько версий было? Сколько его уже показывали раз?

Роман Виктюк:

Мы были, где черные все, и мы играли три раза в день.

Басиния Шульман:

В день?

Роман Виктюк:

Три раза. Все билеты проданы, во дворе толпа, им поставили экраны.

Басиния Шульман:

Это Перу, я читала про это.

Михаил Довженко:

Там фильтр в инстаграме не тот стоял, поэтому Вам показалось, что они черные.

Роман Виктюк:

Туда приехал Первый канал, и они сняли этот финал, о котором я хочу рассказать. Вся эта публика на поклонах, а там танцевальные номера, нарушая все правила, влетела в этот переполненный зал. Побежали на сцену, стали снимать с себя часы, перстни и бросать к ногам, а я стою в кулисах: «Дети, не все берите себе, мне же что-нибудь». Они даже меня не слышали.

Михаил Довженко:

К сожалению, время нашей программы подходит к концу, хочется у Вас о многом расспрашивать. Мне кажется, это большое счастье, что сегодня Вы можете похвастаться, как никто другой в нашей стране, что действительно Вас можно олицетворять с театром, что у Вас переаншлаги, что у Вас молодая публика. Знаете, как бывает, что некоторые возрастные рок-музыканты страдают от того, что они на своих концертах видят аудиторию своего же возраста. Им 70-80, у них аудитория 70-80, и молодая не приходит, и тогда они понимают, что это тупик. Я понимаю Ваш восторг от жизни, когда Вы видите в зале 15-тилетних ребят.

Роман Виктюк:

Даже меньше.

Михаил Довженко:

Хочется Вас с этим поздравить, и чтобы как можно дольше продолжался Ваш День театра, который, наверное, каждый день в Вашей жизни.

Роман Виктюк:

Ты прекрасно говоришь.

Басиния Шульман:

Я Вас люблю, мы Вас любим, все Вас любят. Тииише.

Михаил Довженко:

Поздравляем Вас.

Роман Виктюк:

Жалко, что ты не можешь в финале сыграть.

Басиния Шульман:

Жалко, что я в финале не могу, но мы еще сыграем.

Роман Виктюк:

До встречи.